БЕДА, ОТКУДА НЕ ЖДАЛИ

 Там государство СССР в боях никак не участвовало, в отличие от Италии и Германии

Не может не прийти на ум анекдот про паспорт и морду. 

А Героев давали за что? За то что смотались из Красной армии и где-то воландились полгода по заграницам?  

Всё это изворачивание только делает ситуацию менее адекватной.

А итоге получаем 41й год, когда представления не имели что же у нас за армия. 

Толи дело немцы - делаем просто, ясно, занимаемся самосовершенствованием. 

Латинская система образования не имеет отношения к древней истории. Думал, что это общеизвестно. Слушайте. Где-то, в годах 2000, торговцы решили секвестировать систему образования так, что бы появились хорошие специалисты по частным наукам, не имеющие общего представления о жизни. Появились потому что поняли, что лучшая в мире система образования СССР подготовила себе могильщиков, потому что не смогла дать им достойной задачи.  Спец умет правильно нажать кнопку, но не способен подумать о том, почему он такой редкий должен зарабатывать гроши по сравнению с тем, кто не знает азбуку, но нанял его. 

То есть, болонская система посчитала  вредным умение думать - те, кто должен работать не должны думать об общих вещах, решила, что это должно сменить комплекс общепринятых алгоритмов.  Благо, нашлась система, которая позволила сослаться на великих - система Николя Бурбаки во Франции. Почитайте о ней у нашего академика Арнольда. Обратите внимание - эта среда благоприятна для микробов, создающих нобелевских лауреатов росчерком карандаша. 

"Может не там искал, но не нашел определения "латинская система образования"".  

Такие длинные цитаты не поощряю, нов данном случае разрешу себе.

" Главная опасность этой воспитательной системы, вполне справедливо

именуемой латинской системой, заключается в том, что она опирается на то
основное психологическое заблуждение, будто заучиванием наизусть учебников
развивается ум. Исходя из такого убеждения, заставляют учить как можно
больше, и от начальной школы до получения ученой степени молодой человек
только и делает, что заучивает книги, причем ни его способность к
рассуждению, ни его инициатива нисколько не упражняются. Все учение
заключается для него в том, чтобы отвечать наизусть и слушаться. "Учить
уроки, -- пишет один из бывших министров народного просвещения, Жюль Симон,
-- знать наизусть грамматику или конспект, хорошенько повторять и подражать
-- вот забавная воспитательная система, где всякое усилие является лишь
актом веры в непогрешимость учителя и ведет лишь к тому, чтобы нас умалить и
сделать беспомощными".
Если бы такое воспитание было только бесполезно, то можно было бы
ограничиться сожалением о несчастных детях, которым предпочитают преподавать
генеалогию сыновей Клотария, или историю борьбы Невстрии и Австрозии, или
зоологические классификации, вместо того, чтобы обучить их в первоначальной
школе чему-нибудь полезному. Но такая система воспитания представляет собой
гораздо более серьезную опасность: она внушает тому, кто ее получил,
отвращение к условиям своего общественного положения, так что крестьянин уже
не желает более оставаться крестьянином, и самый последний из буржуа не
видит для своего сына другой карьеры, кроме той, которую представляют
должности, оплачиваемые государством. Вместо того, чтобы подготавливать
людей для жизни, школа готовит их только к занятию общественных должностей,
где можно достигнуть успеха, не проявляя ни малейшей инициативы и не
действуя самостоятельно. Внизу лестницы такая воспитательная система создает
целые армии недовольных своей судьбой пролетариев, готовых к возмущению,
вверху -- легкомысленную буржуазию, скептическую и легковерную, питающую
суеверное доверие к провиденциальной силе государства, против которого,
однако, она постоянно фрондирует, и всегда обвиняет правительство в своих
собственных ошибках, хотя в то же время сама решительно неспособна
предпринять что бы то ни было без вмешательства власти.
Государство, производящее всех этих дипломированных господ, может
использовать из них лишь очень небольшое число, оставляя всех прочих без
всякого дела, и таким образом оно питает одних, а в других создает себе
врагов. Огромная масса дипломированных осаждает в настоящее время все
официальные посты, и на каждую, даже самую скромную, официальную должность
кандидаты считаются тысячами, между тем как какому-нибудь негоцианту,
например, очень трудно найти агента, который мог бы быть его представителем
в колониях. В одном только департаменте Сены насчитывается 20000 учителей и
учительниц без всяких занятий, которые, презирая ремесла и полевые работы,
обращаются к государству за средствами к жизни. Так как число избранных
ограничено, то неизбежно возрастает число недовольных, и эти последние
готовы принять участие во всякого рода возмущениях, каковы бы ни были их
цели и каковы бы ни были их вожди. Приобретение таких познаний, которые
затем не могут быть приложены к делу, служит верным средством к тому, чтобы
возбудить в человеке недовольство.
Это явление свойственно не только латинским странам; мы можем наблюдать
то же самое в Китае -- стране, также управляемой солидной иерархией
мандаринов, где звание мандарина, так же как у нас, достигается путем
конкурса, причем все испытание заключается в безошибочном цитировании
наизусть толстых руководств. Армия ученых, не имеющих никаких занятий,
считается в настоящее время в Китае истинным национальным бедствием. То же
самое стало наблюдаться и в Индии после того, как англичане открыли там
школы не для воспитания, как это делается в Англии, а для того только, чтобы
обучать туземцев. В следствие этого в Индии и образовался специальный класс
ученых, бабу, которые, не получая занятий, становятся непримиримыми врагами
английского владычества. У всех бабу -- имеющих занятия или нет -- первым
результатом полученного ими образования было понижение уровня
нравственности. Этот факт, о котором я много говорил в своей книге "Les
Civilizations de L'Inde", констатируется всеми авторами, посещавшими Индию.
Вернуться назад теперь, по-видимому, слишком поздно. Только опыт,
последний воспитатель народов, возьмет на себя указать нам наши ошибки и
только опыт в состоянии будет убедить нас в необходимости заменить наши
скверные руководства, наши жалкие конкурсы профессиональным воспитанием,
которое вернет нашу молодежь к полю, мастерским и колониальным предприятиям,
избегаемым ею всеми средствами в настоящее время.
Это профессиональное воспитание, которого так добиваются теперь все
просвещенные умы, существовало у нас некогда, и народы, властвующие теперь
над миром своей волей, инициативой и духом предприимчивости, сумели
сохранить его. Великий мыслитель Тэн ясно доказал в своем замечательном
труде, что прежнее воспитание у нас было почти такое же, какое существует в
настоящее время в Англии и Америке, и, проведя замечательную параллель между
латинской и англосаксонской воспитательной системой, он явственно указал
последствия обоих методов. Быть может, в крайнем случае и можно было бы
примириться со всеми неудобствами нашего классического воспитания, хотя бы
оно и создавало недовольных да выбитых из колеи, если бы поверхностное
приобретение такого множества знаний, заучивание наизусть такого множества
руководств в самом деле могло бы повысить умственный уровень. Увы, это не
так! Рассудок, опыт, инициатива и характер -- вот условия успеха в жизни;
книги же этого не дают. Книги -- это словари, очень полезные для наведения
справок, но совершенно бесполезно хранить в своей голове целые длинные
отрывки из них!
Насколько профессиональное образование может более классического
содействовать развитию ума, Тэн объясняет следующим образом:
"Идеи образуются только в своей естественной и нормальной среде.
Развитию зародыша этих идей способствуют бесчисленные впечатления, которые
юноша получает ежедневно в мастерской, на руднике, в суде, в классе, на
верфи, в госпитале, при виде инструментов, материалов и операций, в
присутствии клиентов, рабочих, труда, работы, хорошо или дурно сделанной,
убыточной или прибыльной. Все эти мелкие частные восприятия глаз, уха, рук и
даже обоняния, непроизвольно удержанные в памяти и тайно переработанные,
организуются в уме человека, чтобы рано или поздно внушить ему ту или иную
новую комбинацию, упрощение, экономию, улучшение или изобретение. Молодой
француз лишен всех этих драгоценных восприятий, соприкосновения с
элементами, легко усваиваемыми и необходимыми, и притом лишен в самом
плодотворном возрасте. В течение семи или восьми лет он заперт в школе,
вдали от непосредственного и личного опыта, который мог бы дать ему точное и
глубокое понятие о вещах, людях и различных способах обращаться с ними.
...По крайней мере девять из десяти потеряли свое время и труд в
течение нескольких лет своей жизни и притом в такие годы, которые могут
считаться наиболее действенными, важными и даже решающими. Вычтите прежде
всего половину или две трети из тех, которые являются на экзамены, т.е.
отвергнутых; затем из числа принятых, получивших ученые степени,
свидетельства, дипломы, отнимите также половину или две трети -- я говорю о
переутомленных. От них потребовали слишком многого, заставив их в такой-то
день, сидя на стуле или перед какой-нибудь картиной, изображать из себя в
течение двух часов в присутствии группы ученых живой запас всех человеческих
познаний. Действительно, они были таким вместилищем в течение двух часов в
этот день, но через месяц они уже не в состоянии были бы выдержать снова
этот экзамен. Приобретенные ими познания, слишком многочисленные и слишком
тяжеловесные, непрерывно исчезают из их ума, а новых они не приобретают.
Умственная сила их поколебалась, плодоносные соки ее иссякли; перед нами
человек уже "готовый и часто совершенно конченный. Устроившись, женившись и
покорившись необходимости вращаться в одном и том же кругу, он замыкается в
узких пределах своей службы, которую выполняет корректным образом, но далее
этого не идет...
Знаменитый психолог указывает нам затем разницу, существующую между
нашей системой и системой англосаксов. У этих последних нет такого множества
специальных школ, как у нас; у них обучают не книги, а сами предметы.
Инженер обучается там прямо в мастерской, а не в школе, и это дает
возможность каждому приобрести познания, отвечающие его умственным
способностям, остаться простым рабочим или сделаться мастером, если он не в
состоянии идти дальше, или же стать инженером, если это дозволяют его
способности. Такой метод, без сомнения, гораздо более демократичен и гораздо
более полезен обществу, чем такой, который ставит всю карьеру 18-ти или
20-летнего человека в зависимость от испытания, продолжающегося всего лишь
несколько часов.
"В госпитале, на рудниках, на фабрике, у архитектора, у адвоката
ученик, поступающий в очень молодых годах, проходит весь курс учения и
практики, почти так же, как у нас проходит его клерк в конторе или живописец
в мастерской. Перед тем, до поступления в учение, он мог пройти уже
какой-нибудь краткий общий курс, который служит основой, на которую
наслаиваются новые знания. Кроме того у него под рукой часто имеются
какие-нибудь технические курсы, которые он может посещать в свободные часы,
чтобы приводить в порядок вынесенные им из своего ежедневного опыта
наблюдения. При таком режиме практические способности ученика увеличиваются
и развиваются сами собой, как раз в такой степени, какая отвечает его
природным дарованиям, и в направлении, нужном для --его будущей
деятельности, для того специального дела, к которому он хочет приспособить
себя. Таким образом, в Англии и Соединенных Штатах юноше очень скоро удается
извлечь всю пользу из своих дарований. В 25 лет, если только в нем нет
недостатка в содержательности и в уме, он уже может быть не только полезным
исполнителем, но даже предпринимателем, не только машиной, но и двигателем.
Во Франции, где взяла верх противоположная система, принимающая с каждым
поколением все более и более китайский характер, общая сумма теряемых сил
очень велика".
И великий философ приходит к следующему заключению относительно все
возрастающего несоответствия между нашим латинским воспитанием и жизнью:
"Во всех трех стадиях учения -- в детском, отроческом и юношеском
возрасте -- теоретическая и школьная подготовка с помощью книг стала длиннее
и обременительнее ввиду экзамена и получения степеней, и дипломов и
свидетельств. Это удлинение и отягощение школьных занятий вызывается
применением противоестественного режима, выражающегося в откладывании
практического учения, искусственных упражнений и механического набивания
головы ненужными сведениями, переутомлением. При этом не принимаются во
внимание последующие годы и обязанности, которые выпадают на долю взрослого
человека, -- одним словом, ни реальный мир, куда должен вступить юноша, ни
окружающее его общество, к которому он должен заранее приспособиться, ни
житейские столкновения, к которым юноша должен быть заранее хорошо
подготовлен, укреплен и вооружен (иначе он не в состоянии будет ни устоять,
ни защищаться), не принимаются в расчет этой системой воспитания. Наши школы
не дают своим ученикам такой подготовки, более важной, чем всякая другая, не
снабжают его необходимой твердостью здравого смысла, воли и нервов.
Наоборот, вместо того чтобы подготовить ученика для предстоящих ему условий
жизни, школа лишает его необходимых для этого качеств. Отсюда вытекает то,
что его вступление в жизнь, его первые шаги на поприще практической
деятельности часто сопровождаются рядом неприятных поражений, вызывающих у
него чувство огорчения и оскорбления, долго не исчезающее и порой
искалечивающее его навсегда. Это тяжелое и опасное испытание; нравственное и
умственное равновесие может пострадать от этого и рискует никогда вполне не
восстановиться. Разочарование наступает слишком внезапно и бывает слишком
полным; заблуждение было слишком велико и слишком велики будут
неприятности".
Это были приблизительно последние страницы, написанные Тэном. Они
превосходно резюмируют результаты долгого опыта великого философа. Я думаю,
что они совершенно непонятны, к сожалению, для профессоров нашего
университета, не бывавших за границей. Воспитание -- единственное средство,
которым мы обладаем, чтобы несколько действовать на душу народа, и грустно
думать, что во Франции почти нет никого, кто бы мог понять, что наше
современное воспитание составляет опасный элемент быстрого упадка, и вместо
того чтобы развивать нашу молодежь, оно извращает и унижает ее.
Полезно было бы сопоставить эти страницы Тэна с наблюдениями,
произведенными над воспитательной системой в Америке Полем Бурже, и
собранными в его прекрасной книге "Outre-Mer". Признав также, что наша
воспитательная система создает только ограниченных буржуа без инициативы и
без воли или анархистов, -- "два типа, одинаково опасных, -- цивилизованного
человека, бесплодно вращающегося среди бессильной пошлости, либо увлеченного
безумием разрушения", -- автор приводит сравнения, весьма заслуживающие
внимания. Он сравнивает наши французские лицеи, эти фабрики дегенерации, и
американские школы, превосходно подготавливающие человека для жизни. Тут
можно ясно видеть, какая пропасть существует между действительно
демократическими народами и такими, у которых демократические идеи
существуют только в речах, а не в мыслях.
Мы нисколько не удалились от психологии толпы в предшествовавших
строках. Чтобы понять идеи и верования, гнездящиеся в толпе в настоящую
минуту и готовые завтра же проявиться в полном развитии, надо знать, как
готовилась почва для этого. Образование, которое дается молодому поколению в
какой-нибудь стране, позволяет нам предвидеть, какая участь ожидает эту
страну. Воспитание, получаемое современным поколением, оправдывает самые
мрачные предсказания в этом отношении. Образование и воспитание до некоторой
степени могут улучшить или испортить душу толпы. Необходимо было указать,
как действует на нее современная система и как масса равнодушных и
нейтральных индивидов превратилась постепенно в громадную армию недовольных,
готовых повиноваться всяким внушениям утопистов и риторов. В школах-то
именно и подготавливается будущее падение латинских народов".