ПЛЕН «ПЕТУХОВ»

Опять не тот народ очередной плакальщице попался

 

толпа подохла по своей вине, как сегодня дохнет и та толпа, которая считается российским народом.

Проблема в том, что рашкованское быдло не понимает того, что оно дохнет, потому что этот процесс растянут во времени, а простому зомбированному путивизором рашкованцу вообще не заметен.

Другая проблема состоит в том, что даже если найдется в обществе здоровое ядро из 10000 человек, которое затеет государственный переворот, то это ядро практически никто не поддержит. В этом отличие от 1917 года.

 

 Очень хорошая,сильная статья Ю.И.Мухина! Как не печально сознавать это,но народы СССР,а затем и России прогадили свою страну,свою жизнь и будущее своих детей.Совершенно справедливо пишет здесь Гост о том,как члены КПСС в абсолютно подавляюшем большинстве забыли о своем членстве, выбросили или очень глубоко запрятали свои партбилеты,стоило только меченому объявить о роспуске КПСС.И вся масса народа практически равнодушно восприняла весть о распаде СССР.Моя хата с краю,меня не трогайте,мне хуже не будет!  Теперь Россия будет без всяких азиатов,прибалтов и пр.,теперь заживем как надо! Налицо вырождение народа,распад общественного сознания и морали.Конечно,во многом это результат манипуляции сознанием,что детально описал С.Кара-Мурза,неустанной работы целых дивизий западных аналитиков,социологов,пропагандистов,но сильно сказался и фактор исторической значимости русского народа.У многих прочно утвердилось в сознании,что мы-великий народ,мы всегда победители,и это почти такая же закономерность,как всемирный закон тяготения.Произошла этакая мутация сознания,и народ,хотя и видит и внутреннюю,и внешнюю обстановку,но не понимает,что с величием давно покончено,и текущая задача ныне -выжить и сохранить государственность и независимость.

 

 инфа помыслить тут    

 

Люди есть. 

 

Праздник День Победы достался нам ужасной ценой. Победа над объединенной Европой во главе с фашистской Германией обошлась народам СССР в двадцать семь миллионов погибших – 19 миллионов военных и 8 миллионов гражданских лиц обоего пола. Потому-то он и праздник со слезами на глазах, и - с гордостью за наших отцов и дедов, хотя и с такими жертвами, и такой ценой, но всё-таки сумевшими добыть эту победу. 

БЕРЛИН. АПРЕЛЬ 1945.

https://youtu.be/PStKHQHgHfo 

…….

 

БЕРЛИН. ИЮЛЬ 1945 (Цветной)

В этом ролике показаны разные оккупационные секторы Берлина, на которые город после войны был поделён. В том числе – Советский сектор. Здесь на фоне Бранденбургских ворот снято шествие с огромным портретом Сталина во главе колоны. В двух местах изображена знаменитая тегеранская троица  - Рузвельт, Сталин, Черчилль.

Эта война многие годы напоминала о себе. Напоминает и сегодня – на Донбассе…

 Мне довелось побывать  в Берлине до разрушения Берлинской стены, которая поделила Германию на западную (ФРГ) и восточную (ГДР) части. В центре города, недалеко от Бранденбургских ворот в подземном переходе под улицей я увидел наш танк, ствол пушки которого был направлен в сторону западного сектора. На мой недоумённый вопрос в нашем консульстве ответили: «На той стороне перехода стоит американский танк и его пушка направлена в нашу сторону»…  И конца этому не видно…  

https://youtu.be/AhyifvjSHbU 

 ....... 

На снимке: Ветерана Великой Отечественной войны Анатолия Голимбиевского на набережной Невы приветствуют курсанты Нахимовского училища. http://www.38brrzk.ru/files/05.2014/golimbievskij.jpg

 

 

 

  

 

На моей первой работе коллегой был ветеран ВОВ, моряк, и очень толковый технолог. Много рассказывал нам интересного: о событиях в Москве в октябре 1941 г (он ушел на фронт добровольцем, а в это время еще был мал), о том как их бронекатер подорвался на мине и т.д. К сожалению, он скромничал, рассказывал только по праздникам, когда его просили мы, молодежь, да и среднее поколение. И очень немногословно.

Один из его рассказов был о том, как они уничтожили немецкий морской десант в нашем тылу, в Прибалтике, году уже в 44-м или в 45-м. Там на побережье были дюны, в них два моряка-наблюдателя с телефоном. После дюн начинался густой лес, проход по нему был возможен только по просеке. Наши наблюдатели сообщили о десанте (около 60 чел), а сами вступили с ним в бой, как сказал ветеран "с понятным результатом". Наши силы, которые могли остановить десант, были меньше - человек 30. Поэтому они устроили засаду вдоль просеки, что бы использовать внезапность нападения. Бой был на коротких дистанциях, с рукопашной. В том бою ветеран был ранен в кисть, показал руку, тогда я впервые увидел как выглядят затянувшиеся огнестрельные ранения на вылет. Немец стрелял с близкого расстояния из автомата, в кисть попало две пули. А немцев сумели перебить.

 

и расставлены "точки над и".

Однако мне хотелось бы расширить взгляд на это - война ведь бывает не каждый день, и "Человек! Это звучит гордо!" - Сатин сказал вообще, а не про войну. В связи с рассматриваемой темой мне вспомнился научно-фантастический рассказ, читанный ещё в советские времена. Рассказ длинноват, но он в тему и, по-моему, стоит того, чтобы быть размещённым полностью.

Испытание на прочность

Юрий Шпаков

... Я стоял в одиночном окопе, узком и глубоком. Окоп был старый, осыпавшийся по краям, густо заросший со всех сторон лебедой и полынью. Наверное, рыл его во время прошлогодних манёвров очень старательный парень - выкопал по всем правилам солдатской науки. Место выбрал на редкость удачное: обзор отсюда отменный, а сам окоп со стороны не виден. Можно пройти в нескольких шагах от него и ничего не заметить.

Но добротное убежище не радовало. Наоборот, казалось ловушкой. Очнувшись после контузии, я забрался сюда, подгоняемый инстинктом, с единственным желанием: поскорей спрятаться, не чувствовать себя мишенью для пуль. А когда окончательно опомнился, понял, что уйти уже не успею.

Прямо на меня шли немецкие танки. Шли на малой скорости, покачиваясь на буграх, почти чёрные на фоне неяркого заката.

Я насчитал пять машин. Не так уж много, доводилось отражать атаки и пострашнее. Но тогда рядом находились товарищи. А сейчас я был один. Незадолго до того, как тугая волна горячего воздуха швырнула меня в сухие заросли бурьяна, по цепи передали приказ об отходе на новые позиции. Иного выхода и не было: последнее наше орудие разворотило прямым попаданием мины, боеприпасы кончились, немногие оставшиеся в живых не смогли бы удержать врага.

Конечно же, ребята думают, что я убит. А я цел, только звон в ушах и тягучая боль в затылке. И есть винтовка, полная обойма да противотанковая граната. Выходит, повоевать ещё можно.

Конечно, я понятия не имел, какая сложилась обстановка на нашем участке фронта. Наверное, неважная, раз всё время приходится отступать. Политрук говорил нам вчера, что вот-вот прибудет подкрепление, и тогда враг будет сломлен, раздавлен. А пока каждый должен драться так, будто от него одного зависит судьба сражения.

И кто знает - быть может, именно мне суждено стать той песчинкой, которая перетянет чашу весов. Если сумею подбить танк, если каждая моя пуля найдёт цель, вдруг да дрогнут наступающие, залягут? Им-то ведь не известно, что рядом со мной никого нет! И за это время подоспеют наши.

Но единственный шанс уцелеть в этой передряге - затаиться в хорошо замаскированном окопе, дождаться темноты, а потом ползти на восток. Возможно, сумею добраться до своих. И воинский долг нисколько не нарушу, сам же слышал приказ об отступлении. Никто не посмеет меня упрекнуть.

Да и разве трусость это - выжить, сохранить себя для новых боёв? Я представил, как обрадуются друзья, увидев меня живым и здоровым. И сразу же пронзительно ясно вспомнил лицо мамы, её остановившиеся глаза и бескровные сухие губы в те страшные минуты прощания на вокзале. Что с ней станет, если в наш дом придёт "похоронка"? Нет, я просто должен, обязан выжить любой ценой!

Пока я так думал, головой танк поравнялся с окопом, смрадный запах горячего металла и отработанного топлива ударил в лицо, и траки заскрежетали совсем рядом. Тогда я поднялся во весь рост, легко вскинул гранату и швырнул её прямо под брюхо бронированному чудовищу с чёрным крестом на боку. Уже по звуку разрыва понял, что бросок был точным. Я плотнее прижал к плечу приклад и стал ждать, когда в прорези прицела покажется шинель...

- А сейчас необходим перерыв, - сказал Учёный. - Ненадолго, минут на пятнадцать. Потом продолжим.
- Он так и будет спать? - спросил Журналист.
- Разумеется. До самого конца испытаний.
- Но ведь у него могут быть и произвольные, незапрограммированные сновидения?
- Это исключено. Машина полностью контролирует биоритмы мозга. Видите, экран совсем тёмный, что означает глубокий и ровный сон. И пока испытуемый отдыхает, можете задавать свои вопросы.
- Прямо не знаю, с чего начать... Скажу откровенно: это для меня неожиданно. Я ведь даже не подозревал, что уже начата подготовка к Звёздной Экспедиции.
- Да её пока не рекламируют. Вы, надеюсь, знаете: всё, что здесь увидите и услышите - ещё не для печати. А также не для огласки.
- Меня предупредили.
- Могу ещё добавить, что круг посвящённых весьма ограничен. Даже человек, который сейчас в отсеке, не знает, какова конечная цель испытаний. Для него это просто медицинское обследование, обычное для космонавта.
- А когда он проснётся...
- То ни о чём не вспомнит. Сны полностью сотрутся в памяти - это предусмотрено программой. Да если бы и сохранились - кто их принимает всерьёз?
- Но ведь тогда можно поставить под сомнение и чистоту самого эксперимента. Я хочу сказать, можно ли безоговорочно верить выводам, к которым придёт Машина?
- Резонное замечание. Однако смею вас уверить, многократные опыты доказали полную идентичность поступков, которые испытуемый совершает в заданной ситуации, во сне и в реальных условиях, в жизни.
- А разве выбор не может быть случайным? Сегодня я иду на работу по одной улице, завтра выбираю иной маршрут - без всяких на то причин. Сегодня терпеливо жду зелёного сигнала светофора, а завтра перебегаю дорогу перед носом встречной машины... Ведь наши действия не всегда логичны и последовательны.
- Если речь идёт о будничных, многократно повторяемых явлениях - согласен. Но мы же моделируем не обычную обстановку. В память Машины заложены сотни контрольных ситуаций, и любая из них критическая, - когда заранее известно, что от принятого решения зависит вся твоя дальнейшая судьба. Искусственно создаются такие условия, какие в жизни рядового гражданина могут вообще никогда не встретиться. Испытуемый вдруг видит себя в гестапо, на пожаре, в гибнущем батискафе, на чужой планете... Он сам должен определить линию своего поведения. Можно сказать, мы проверяем на прочность характер, нравственность человека.
- Часто в газетных заметках про мужественные поступки герой произносит одну и ту же фразу: "На моём месте так поступил бы каждый". А ведь в ней заключена ценная мысль. Наш общественный строй, вся система воспитания вырабатывают в людях готовность к подвигу, и подавляющее большинство наших с вами сограждан вряд ли задумается, когда придётся выбирать между героизмом и трусостью, между честью и подлостью. А вы имеете дело с людьми особо стойкими. Какой же смысл в ваших испытаниях?
- Что ж попытаюсь объяснить. Видите ли, тесты составлены не так уж прямолинейно - ни в одном, например, не предлагается купить жизнь ценою предательства. Мы достаточно уважаем своих подопечных и потому - вы абсолютно правы - нет смысла задавать вопросы, ответы на которые известны заранее. Но ведь не всегда можно разложить по полочкам: здесь чёрное, а здесь белое, это хорошо, а это плохо. И отвага может обернуться безрассудством, самопожертвование - бесполезным самоубийством.
- Так что же, выходит, этот товарищ не выдержал экзамен?
- Почему же? Выдержал на отлично. Именно так и поступали в подобной обстановке солдаты сорок первого года. Настоящие солдаты. В те тяжелейшие дни важнее всего было нанести врагу максимальный урон. И если рядом с тобой оказался вражеский танк, а у тебя в руке граната, раздумывать не приходилось.
- А он и вправду чувствовал себя человеком той эпохи?
- Приближение было максимальным. Уже по чёткости изображения на экране можно судить о том, что всё проработано до малейших деталей, правдоподобие полное. А я знаю и по собственному опыту. Да-да, каждый из нас в процессе отработки методики "проиграл" на себе по несколько тестов. Разумеется, с сохранением пережитого в памяти. Эффект присутствия удивительный. Это намного сильней гипнотического внушения, хотя природа, в сущности, одна и та же... Но простите, разговор приходится прервать. Испытуемый получил новый тест.

... Я быстро шёл по узкой галечной косе, не обращая внимания на пенные брызги, бьющие в лицо. Океан меня не тревожил - пусть себе беснуется. Куда опаснее низкие, в багровых отсветах тучи, ветер, который то затихает, то начинает метаться, словно пёс на цепи. Нелегко будет взлететь в таких условиях и ещё труднее благополучно добраться до места. А тут ещё эта дурацкая задержка...

Час назад я посадил свой вертолёт в маленькой скалистой бухте, чудом не врезавшись в крутые утёсы. Затерянный среди водной пустыни островок был окутан едким дымом и содрогался от подземных толчков неимоверной силы: после многовековой спячки ожил и теперь лихорадочно навёрстывал упущенное здешний вулкан.

Извержение началось глубокой ночью, и сразу же возникла угроза крошечному посёлку - единственному на острове. Это была научная станция. Утром радист передал, что лавовый поток устремился к постройкам, падают вулканические бомбы - раскалённые докрасна камни, которые выплёвывает кратер, и необходима срочная эвакуация семи человек. Помощь выслали незамедлительно.

Вертолёт опустился в безопасном месте, в полукилометре от посёлка. Площадку островитяне выбрали грамотно, успели перетащить сюда нехитрый свой скарб и самые важные приборы, поэтому время на сборы терять не пришлось. Заминка произошла в последний момент, когда погрузку уже заканчивали. Старший из учёных, щуплый бородач лет сорока, вдруг растерянно ойкнул и начал рыться в своём туго набитом рюкзаке. Потом бессильно уронил руки и сказал ни к кому не обращаясь: "Точно вспомнил, коробка осталась в столе. Я же вечером сам её туда положил. Подождите меня минут десять. Я бегом".

Прошло пятнадцать, двадцать минут, а он не возвращался. И тогда, отчаянно ругаясь про себя, я решил пойти сам...

Посёлок горел. Огненно-ржавое облако крутилось там, где был склад, с крыши жилого дома до самой земли загибался искрящийся шлейф. Лава ещё не добралась сюда, пожар устроили вулканические бомбы.

Канонадный грохот извержения, треск горящей древесины, глухие удары волн о берег - всё это сливалось в адский шум, и я даже удивился, что сумел расслышать в чудовищной какофонии слабый человеческий стон. Бородатый учёный лежал среди камней, неподалёку от пылающего дома, и лицо его казалось совсем белым.

"Кажется, я сломал ногу, - с трудом проговорил он. - Поскользнулся и на тебе... Извините, пожалуйста".

У меня не оставалось времени на разговоры, и я молча подхватил его тщедушное тело. Наверное, вместе с тяжёлыми резиновыми ботфортами в нём не больше пятидесяти килограммов, поэтому дотащить его до мыса нетрудно, а там увидят, помогут. Однако бородач не стал цепляться за шею, как я ожидал, напротив, отстранился самым решительным образом.

"Послушайте, пилот, - заговорил он быстро, - ещё можно успеть. Зайдите в дом, моя комната - вторая направо по коридору. У окна стол, в среднем ящике лежит небольшая металлическая коробка. Я шёл за ней. Умоляю, принесите её!"

"Вы же видите: дом горит, - сердито возразил я. - Лезть в огонь ради какой-то чепухи..."

"Там не чепуха. Там плёнки, снимки, расчёты. Не могу сейчас объяснить, но поверьте на слово - эти материалы имеют огромное значение. Не только для науки, но и для государства. Их ценность дороже миллионов рублей. Если бы я только мог сам... Прошу вас, пилот! Это же совсем не страшно..."

Я рассвирепел. И он смеет говорит мне о страхе! Может, я кажусь ему мальчишкой, но это не даёт права на оскорбления. Да если бы он видел, как я зависал над Чёртовым плато, как лавировал в тумане среди ущелий... Однако не говорить же ему про это! Я шагнул к горящему дому и тотчас остановился. Вспомнил о шести людях, которые ждут сейчас в вертолёте, и подумал, что никто, кроме меня, не сможет доставить их на Большую Землю. А крыша уже охвачена пламенем, вот-вот рухнет. Имею ли я право рисковать?

"Вы трус, пилот", - отчётливо проговорил бородач, и каждое его слово было пощёчиной. Потом он бессильно уронил голову и закрыл глаза, наверное, потерял сознание. Я взвалил его на плечо и тяжело зашагал по берегу. Всё дальше от дома, где огонь подбирался к бесценной коробке...

- Как вы считаете, - спросил Учёный, - правильно поступил он в данной ситуации?
- Не знаю, - растерянно проговорил Журналист. - Если материалы и в самом деле чрезвычайно важные...
- Конечно, важные. Обстановка у нас моделируется всерьёз, не забывайте об этом.
- Тогда, наверное, следовало, рискнуть. Тем более, что было брошено тяжкое обвинение в трусости.
- А хотите знать, как развивались бы события, поддайся испытуемый чувству обиды? Предположим, он вошёл в дом. Отыскал на ощупь вторую комнату направо, достал из стола заветную коробку. И в этот момент рушится крыша...
- Это что, специально запрограммировано?
- Конечно. Человек, от которого зависит спасение семи жизней, не имеет права рисковать собой даже ради уникальных материалов. Так что и этот ответ вполне удовлетворительный. А теперь вернёмся к прерванной беседе. На чём мы тогда остановились?
- Я пытался уяснить, в чём состоит смысл ваших испытаний.
- Частичный ответ, надеюсь, вы уже получили. Как видите, нас интересует поведение не в чётко очерченной ситуации, так сказать, не выбор между чёрным и белым, а полутона. Конфликты, в которых держат экзамен не только мужество, но также принципиальность, способность верно оценить обстановку, чувство долга... Повторяю, речь идёт о подготовке к небывалому эксперименту - сверхдальнему космическому полёту. Мы уверены, что сигналы, поступившие из окрестностей Тёмной Звезды, расшифрованы правильно, и посланцев Земли ждёт встреча с представителями внеземной цивилизации. Подумать только - состоится долгожданный Первый Контакт, встреча с братьями по разуму! Трудно даже представить значение этого события для человечества, предугадать возможные его последствия. Вам-то небось лучше меня известно, какие бурные дискуссии велись в мире по поводу Звёздного Послания - и сейчас ведутся. Но так или иначе, а решение о полёте принято, технические возможности для этого есть. А теперь задумайтесь, какая колоссальная ответственность ложится на членов экипажа звездолёта. Несколько человек будут представлять всю нашу планету, по ним неведомые космические соседи станут судить о качествах всех людей. Вот почему должны полететь самые достойные. Экспедиция продлится не один год, и космонавты должны быть очень молодыми людьми. Но в юношеском возрасте человек, как правило, не успевает проявить себя, а судить о его потенциальных возможностях всегда рискованно. Разработанный нами метод может, как мы полагаем, оказать хорошую помощь в отборе, потому что позволяет заглянуть в тайники души, сказать заранее, как поведёт себя в трудную минуту тот или иной космонавт.
- Пожалуй, вы правы. А скажите, кто будет выносить окончательное решение?
- Однозначный ответ в состоянии дать и сама Машина. Но порядка ради техника имеет лишь совещательный голос. Наш брат учёный всё ещё не может примириться с тем, что компьютеры всё чаще выбивают у него почву из-под ног. Поэтому конечный отбор станет вести специальная авторитетная комиссия. Имейте в виду, что пока ведётся лишь комплектование отряда, в котором на каждого члена экипажа придётся по три-четыре дублёра. Так что проскочить через игольное ушко наших каверзных тестов - ещё не означает попасть в Звёздную.
- Вы сказали, что в памяти Машины сотни контрольных ситуаций. Сколько же тестов будет предложено во время одного испытания?
- Не так много. Пяти-шести положительных ответов вполне достаточно.
- А как определить, какие именно ответы следует считать верными? Это ведь не арифметические задачки... Жизненные обстоятельства порой противоречивы. Кроме того, нельзя сбрасывать со счёта историческую эпоху. Разные времена - разные оценки. Вспомните: люди шли на костры не только во имя великих идей. Наверное, в семнадцатом веке многие восхищались мужеством протопопа Аввакума, сегодня же он выглядит несчастным фанатиком. А может, нынешние критерии тоже когда-нибудь изменятся? И вообще, не слишком ли это смело - составлять программу поведения наидостойнейшего представителя человеческого рода?
- Вы преувеличиваете. Мы и не думали заглядывать далеко вперёд, все принятые оценки соответствуют этическим нормам наших дней. Ведь работала большая группа специалистов - в том числе философы, психологи, социологи. Даже видных журналистов приглашали для консультаций, поскольку каждый тест - своего рода новелла, сюжет для рассказа.
- А если один из ответов окажется отрицательным?
- Тогда кандидатура сразу отводится. Здесь ведь не школа, система оценок всего двухбалльная. Да или нет - третьего не дано.
- Единственный минус перечёркивает все прежние плюсы? Строго, очень строго... Но надеюсь, провал никак не отразится на личной судьбе испытуемого?
- Нет, конечно. Нам, экзаменаторам, даже неизвестно, кто именно находится в контрольном отсеке. И в память Машины не вводится никаких анкетных данных. Дело ведь деликатное, и травмировать мы никого не хотим. Кандидат, как я уже говорил, тоже ничего не узнает. Происходит своего рода закрытый конкурс - иначе нельзя.
- Смотрите, экран осветился. Это что, очередная задача?
- Совершенно верно. Что ж, посмотрим, каким будет ответ на этот раз...

... Я сидел в дальнем углу актового зала и сосредоточенно вычерчивал на листке блокнота замысловатые кривые. Соседи сбоку оживлённо перешёптывались, громко и уверенно говорил человек, стоящий за кафедрой, но я почти ничего не слышал, голоса сливались в невнятный шум. Мои мысли разбегались, и я не мог выбрать верное решение.

В институт я приехал прямо из аэропорта. Вошёл в вестибюль, и в глаза бросилось большое объявление: "Сегодня в 18.00 в актовом зале состоится защита диссертации..." Название темы и фамилия соискателя были мне хорошо знакомы. Я глубоко вздохнул. Значит, он пошёл-таки на это!

Всё началось с того, что в нашу лабораторию привезли новый реактор. Я вздумал проверить на нём кое-какие полученные раньше характеристики, но результаты совершенно не совпадали. Хуже того, они противоречили прежним выводам, ставили под сомнение целый цикл уже завершённых работ. Много вечеров бился я над неожиданной загадкой, пока не нашёл причину. Оказывается, у старой аппаратуры был существенный дефект, и все конечные данные искажались.

Наши теоретические изыскания никто ещё не пытался реализовать, и можно было бы с лёгким сердцем перечеркнуть ошибку. Но для моего приятеля случившееся обернулось трагедией. Он работал с этим аппаратом два года, и полученные материалы легли в основу его кандидатской диссертации. Теперь же выходило, что он с самого начала был на ложном пути.

Хорошо помню тот вечер, когда он понял, что работал впустую. На него нельзя было смотреть без жалости: кроличьи печальные глаза, дрожащие руки, крупные капли пота на лбу.

И вдруг он робко тронул меня за рукав:
- А может, не стоит пока поднимать шум?
- Извини, не понял, - удивился я. - Ты что имеешь в виду?
- О твоём открытии никто ещё ничего не знает. И если ты промолчишь - не узнают и потом. Вряд ли кто вернётся к моей теме, не все же такие дотошные, как ты. Старый реактор спишут, на новом начнутся совсем другие исследования. У нас же не любят топтаться на месте, каждый рвётся к оригинальному. А мне бы только защититься...
- И думаешь, совесть будет чиста?

Он посмотрел на меня с ненавистью:
- При чём тут совесть? Да моя работа, если хочешь знать, никаких америк не открывает! Так, околонаучные упражнения. Я не первый и не последний. Диссертация - это необходимая формальность, после защиты никто о ней и не вспомнит. А начинать всё с нуля...
- Теперь будет легче - основа у тебя есть.
- Ты что, смеёшься? А мне вот не смешно. Подумать только - два года каторжного труда, и всё насмарку!
- Послушай, - сказал я, - а может, это и к лучшему? Ну посуди, зачем тебе наука и зачем ты ей?
- Не ожидал я от тебя такого. Не ожидал!

Он резко повернулся и вышел. Тягостное впечатление оставила эта сцена. Конечно, по-человечески можно пожалеть беднягу, который так долго занимался мартышкиным трудом. Но раз уж ошибка обнаружена, нельзя делать вид, что всё в порядке. Надо непременно убедить его самому рассказать о том, что произошло. А переделать диссертацию поможем ему всей лабораторией, за несколько месяцев управимся.

Однако новый разговор не состоялся. Меня неожиданно направили в длительную командировку. А когда я вернулся, предпринимать что-либо было уже поздно.

Не знаю, заметил ли он меня. Скорее всего нет - голос у него ни разу не дрогнул, и указка уверенно летала по фальшивым кривым на листах ватмана. Никто ни о чём не догадывался. Подлинную цену происходящему знали в этом зале лишь двое. Нетрудно было представить, какая суматоха поднимется после моего выступления. Защиту, конечно, отложат, начнутся проверки, и на научной биографии моего незадачливого коллеги будет поставлен жирный крест. Пожалуй, и из института попросят, поскольку он сознательно пошёл на подлог. И правильно, нечего таких жалеть! Для науки он человек пропащий.

Но потом я представил, как будет воспринят мой эффектный выпад. Про самого диссертанта говорить нечего - добрый приятель в прошлом, он станет заклятым врагом на всю жизнь. Его научный руководитель, маститый профессор, тоже возненавидит меня в душе: как же, такое пятно на его безупречной репутации! Понятно, упрекнуть его не в чем, он ни о чём не подозревал, однако институтские острословы не пощадят старика, обидчивого и злопамятного. Пойдёт цепная реакция - друзья недругов станут моими тайными и явными недоброжелателями. А ведь рядом с ними жить и работать. Перспектива не из весёлых!

В конце-концов ради высокой цели можно пойти и на личные неприятности. Но стоит ли ломать копья в данном случае? Ну, отвергнут диссертацию-пустышку - а сколько таких же благополучно защищено? Ну, закроются двери в науку перед недобросовестным человеком - а разве мало таких "научных сотрудников" благоденствует под развесистым древом познания? И ничего не принесёт мне атака на ветряную мельницу, кроме синяков да шишек...

А как оправдать ошибку, допущенную с самого начала? Безусловно, следовало сразу оповестить всех о том, что мне удалось обнаружить. Тогда и сегодняшний спектакль просто-напросто не состоялся бы. А я понадеялся на порядочность товарища. Получается, что я специально дожидался дня защиты: чтобы скандал был громче. Не станешь же каждому рассказывать про тот вечерний разговор, про командировку!

Есть и ещё одно обстоятельство. В первом ряду сидит жена соискателя. Когда-то мы были неравнодушны друг к другу. Увлечение прошло, но в институте о нём знают. Так что есть повод упрекнуть меня в том, что свожу личные счёты, нашёл способ отомстить счастливому сопернику...

Я осторожно поднялся и вышел из зала. Результаты защиты ничуть меня не интересовали. Одной диссертацией больше, одной меньше - кому какая разница? А мне надо как следует отдохнуть: завтра с утра на работу...

- Всё, - сказал Учёный. - Испытания закончены. Он получил минус. А жаль - начало было таким славным.

Журналист молчал.
- Я вот о чём думаю, - проговорил он наконец. - Это как же получается - выходит, броситься с гранатой под танк легче, чем выступить с критикой в адрес товарища? Рисковать жизнью проще, чем благополучием? Так я понимаю?
- Кто знает, - пожал плечами Учёный. - Кто знает... 

 

Пока не прижмет нипочем не узнаешь как себя поведешь. Никто не знает. Глядишь, и игнатич среди "петухов" окажется. Потому как а чего ему за Russia и "этот режим" костьми ложиться? Который не такой красивый как игнатичу хотелось бы. Сейчас вот уши не те, тогда усы были не такие. 

Не вижу ровным счетом ни одной причины чтобы мухин до "последнего патрона". Игнатич ведь неповторим как снежинка. Его вечность ждет, не то что какого то атеиста. Он не как все. Это быдла пусть в тюряге парится, а он не как все. Он заслужил особое отношение к себе. Предводитель, да.