СИЛА АРМИИ СОХРАНЯЕТСЯ ВОЕННОЙ ЮСТИЦИЕЙ-4. «Профессионалы»

Трусость? Да, трусость! Но нужно понять, что это за трусость. Это не страх за свою жизнь, вернее, не только он. 14 мая весь бой под огнем противника Небогатов провел не в боевой рубке за броней в 203 мм, а на открытом ходовом мостике, показывая пример храбрости и экипажу корабля, и всей эскадре. Зная, что ему грозит смертная казнь, вернулся в Россию. 15 мая Небогатов проявил трусость негодного «профессионала». Ее можно сравнить с трусостью человека, впервые севшего за руль и понимающего, что он еще не умеет водить. Больше личной смерти российские военные «профессионалы» боялись воевать, поскольку не умели этого делать. И такими «профессионалами» была подавляющая часть кадрового офицерства императорской армии.

 

Они не думали о том, как разгромить японцев, они не верили, что способны на это, они весь бой ждали, когда же этот ужас закончится и при малейшей, самой дурацкой причине (спасти адмирала, к примеру) сами стремились этот ужас закончить. Да, они могли стойко умереть, если и их товарищи были готовы на это, но эта стойкость умения воевать не заменяла. Люди, которые поступают в армию, чтобы иметь хороший доход, а потом и высокую пенсию, это не воины! Это не защитники Отечества! В бою это бараны, которым не повезло, и которые не сумели открутиться от войны – от дела, в котором нужно быть профессионалом.

 

Я специально не пожалел места на перечисление званий членов суда, чтобы показать, сколько нашлось адмиралов, способных протирать штаны на судебном процессе. Вопрос: а почему, они, старше чином и должностями Небогатова, не возглавили 3-ю эскадру? Этот вопрос имеет право быть. Вот Новиков-Прибой, участник Цусимского сражения, описывает еще одного адмирала этого сражения:

С 1895 по 1899 год он был командиром крейсера 1-го ранга «Герцог Эдинбургский». На этом учебном судне, ходившем под парусами, подготовлялись строевые квартирмейстеры. Таким образом, из Энквиста выработался типичный марсофлотец. Раньше он не только никогда не командовал отрядом боевых судов, но и не плавал на новейших броненосцах или крейсерах, снабженных усовершенствованной техникой. До русско-японской войны он служил градоначальником в городе Николаеве, где благодаря своему мягкому характеру стяжал любовь среди местных жителей. Высшее начальство сняло его с этой должности и поручило ему вести корабли в бой, чтобы овладеть Японским морем и решить участь всей войны». В Цусимском сражении Энквист увел остатки крейсерского отряда («Олег», «Аврора», «Жемчуг») с места сражения, бросив вверенные ему транспорты, и интернировался на Филиппинах. По окончании войны вернулся с отрядом в Россию и в 1907 году уволен со службы с производством в вице-адмиралы.

 

А как Небогатов попал в завоеватели Японского моря? Вернемся к судебному заседанию.

«Защита ставит вопрос, не пожелает ли г. Небогатов объяснить, почему именно он пошел с 3-й эскадрой против японцев, хотя знал о состоянии порученной ему эскадры.

— Могу, — хмуро говорит г. Небогатов на предложение председателя ответить в случае желания на этот вопрос, — могу ответить.

 

Затем, как всегда, кратко, образно и просто он сообщил следующее. Осенью 1904 г. он телеграммой управлявшего морским министерством из Черноморского флота, где командовал учебно-артиллерийским отрядом, был вызван в Петербург, где адмирал Авелан поручил ему особое дело, которое он и вел, между прочим, имея в качестве помощника капитана 2 ранга Кросса (начальника штаба 3-й эскадры). Через несколько дней, он быль приглашен в заседание комиссии из высших чинов, в том числе и адмирала Бирилева, бывшего тогда главным командиром Кронштадтского порта. Комиссия обсуждала вопрос о 3-й эскадре. Председатель комиссии адмирал Авелан тут же предложил г. Небогатову, не покидая порученного дела, «помочь» в вооружении и отправке эскадры. Считая предложение для себя лестным, г. Небогатов его принял и через два часа выехал в Либаву, где увидел, что по снаряжению судов 3-й эскадры «работа идет во всю». Начальника эскадры, однако, не назначали; когда ей нужно было начать кампанию, контр-адмиралу Небогатову из Петербурга предложили поднять на эскадре свой флаг, он его поднял. За пять дней до отхода эскадры на Дальний Восток контр-адмирал Небогатов получил телеграмму: «Прибыть в Петербург, сдав командование эскадрой контр-адмиралу Данилевскому».

 

- Я собрал свои чемоданы, — рассказывает г. Небогатов, — собрался ехать, как вдруг опять телеграмма: «Данилевский отказался, все пo-старому». Значит, оставалось идти, рассуждать тут было некогда. Да и что за рассуждения? Я, вступая на службу во флот, дал себе слово никогда ничего не просить и ни от каких поручений не отказываться. Прослужив же сорок лет, аккуратно получая 20 числа то, что полагалось, — что ж тут было рассуждать? Я пошел».

 

Как видите, Россия имела уйму адмиралов, но как только дело дошло до войны, все эти «профессионалы» исчезли, и для боя отобрали адмиралов по единственному принципу – того, кому совесть не позволила отказаться. Данилевский ведь тоже «аккуратно получал 20 числа то, что полагалось», но бессовестно отказался от исполнения долга, а Небогатов так поступить не смог.

 

Не хилый критерий профессионализма императорского флота, не так ли?

Кстати, в армии дело обстояло не на много лучше. Вот военный министр (1905-1909 годы) А.Ф. Редигер, описывая случай, совершенно не относящийся к данной теме, вспоминает: «Поппена я знал по его службе в Генеральном штабе в Петербургском округе — благовоспитанный балтийский немец, со средствами, всегда элегантный, он производил на меня впечатление добросовестного, но довольно ограниченного работника. До войны он командовал дивизией в Киевском округе. Дивизия его была мобилизована для отправки на Восток, но Поппен заявил, что он по болезни глаз в поход идти не может, и ему дали другую дивизию в Риге. Военный министр Сахаров мне рассказал, что государь приехал благословлять в поход бывшую дивизию Поппена, которой тот еще не сдал. Поппену, стоявшему на правом фланге, государь не подал руки. Поппен все же остался на службе, не только во время войны (когда отставок не было), но и после ее окончания».

 

Утрируя, конечно, но скажу, что девизом русского офицера была мысль: «Всеми силами отвертеться от участия в боях, но если царь пошлет, то надо идти, а если господь не смилостивится, то нам и помереть не в диковинку».

 

Вернемся к обвинительному заключению офицерам эскадры Небогатова. Как вы поняли, в Японском море господь не смилостивился, а помирать не хотелось.

 

Обратите внимание на взрывообразное распространение паники в случае, когда малодушие проявляют старшие командиры. Казалось, все готовы драться, но только Небогатов проявил трусость, и мгновенно все, даже день назад храбрецы, обезумели – дождались, наконец, конца ужаса, появилась надежда не помереть. Как у Маяковского в поэме «Хорошо»:

 

Вбегает юнкер:
                          "Драться глупо!"
                          Тринадцать визгов:
                          -Сдаваться!
                           Сдаваться!
 

Немедленно все пошло побоку – и честь, и достоинство. Вот капитан 2 ранга Шведе, через 20 минут после начала Цусимского сражения вступил в командование «Орла» в связи с гибелью его командира, выдержал сражение 14 мая, сам предлагал затопить «Орел», а после того, как Небогатов поднял белый флаг, Шведе уже делал все, чтобы «Орел» достался японцам в целости и невредимости. И корабли, принадлежащие царю, которому эти офицеры давали присягу, вмиг стали японскими, и все доблестные русские офицеры немедленно стали защищать японские интересы. Правда, тут они проявили реальный профессионализм, ведь они были профессионалами по изъятию денег из казны России, - офицеры немедленно расхватали из кассы деньги царя, которые теперь, по их логике, тоже уже принадлежали японцам. Хоть в этом профессионализм сохранили, и какой-то ущерб японцам все же нанесли.

 

Не сумев отвертеться от боя, Небогатов предпринял все меры, чтобы отвертеться от ответственности за сдачу в плен: «Привлеченный к делу в качестве обвиняемого, бывший начальник отряда контр-адмирал, а ныне дворянин Небогатов, отрицая свою виновность, показал, что сигнал о сдаче касался исключительно броненосца «Император Николай I», в силу чего командиры других судов его эскадры связаны этим сигналом не были и могли действовать на свое усмотрение». Короче, «я не я и хата не моя».

 

Примерно так же вели себя и остальные, да и трудно было ожидать другого, поскольку обвинитель и не собирался руководствоваться уставом Петра I. В своем последнем слове (реплике) генерал-майор Вогак подчеркнул: «Чтобы не возвращаться к этому предмету, япозволю себе повторить то, что уже было мною сказано: осужден по настоящему, делу может быть только тот офицер, который, по мнению суда, сознательно приложил руку к опозорившей нас сдаче».

 

То есть, если Петр требовал, чтобы офицеры сместили сдающегося командира и назначили себе нового, если Петр считал всех офицеров виновными, то теперь прокуроры императорской России считали виновными только командиров кораблей и тех из офицеров, кто не просто приложил руку к сдаче, но сделал это сознательно. Как это? Если из трусости, то это сознательно или нет?

 

Вогак продолжил:

«…Не могу не отметить, что безусловно виновными по делу я признал лишь подсудимых Небогатова, Смирнова, Григорьева и Лишина. Виновность Шведе я считаю не столь твердо обоснованной, а про подсудимых Кросса, Глазова, Хоментовского, Модзалевского, Мессера и Артшвагера сказал, что в отношении офицеров этих имеются основания для предъявления им обвинений. Против Северина, Сергеева, Ведерникова, Макарова и Фридовского, сказал я, имеются также некоторые данные, хотя, несомненно, более слабые. Защитники всех этих лиц привели вам свои соображения и, выслушав, вы уже сами решите, должны ли иметь какое-либо значение собранные против этих офицеров улики.

 

Не мало говорили вам, г.г. судьи, об общественном мнении, о том, что вся Россия ждет от вас оправдательного приговора. Сама защита указывала, однако, как изменчиво и превратно бывает общественное мнение, которое слагается часто под влиянием случайных, привходящих обстоятельств. Мне думается, г.г. судьи, что вы поступите гораздо правильнее, если забудете в своей совещательной комнате перетолки и пересуды и разрешите настоящее дело по долгу совести, закону и присяги».

 

То есть, если в первом процессе, государственный обвинитель уповал на то, что эти процессы станут руководящими для российских офицеров, то теперь для них становилось руководящим мнение владельцев газет – «общественное мнение», и не только суд, но и сам прокурор уже руководствовались этими руководящими указаниями.

 

«Правом на последнее слово воспользовались немногие из подсудимых. Лейтенант Рощаковский принес «всеподданейшую благодарность Государю Императору» за предание суду всех офицеров эскадры (было предположение лишить их чинов без суда). Лейтенант Белавец говорил очень долго и, между прочим, примерами сдачи неудачно припомнил Петра I на Пруте: дело в том, что 1) Петр I послал в Петербург указ, чтобы в случае его плена приказаний его не слушать, как могущих клониться не к пользе Poccии, и 2) в конце концов, Петр ведь не сдался».

 

Приговор звучал так:

 

«Особое присутствие военно-морского суда Кронштадтского порта 11 декабря 1906 г. признало виновными: 1)бывшего контр-адмирала, а ныне дворянина Н. И. Небогатова в том, что 15 мая 1905 г. в Японском море, будучи после боя настигнут и окружен неприятельскою эскадрою, выслушав от флаг-капитана Кросса мнение командира броненосца «Император Николай I» о необходимости сдаться, приказал поднять сигнал о сдаче, спустить андреевский и поднять японский флаг, имея возможность продолжать бой: 2) бывшего капитана 1 ранга, а ныне дворянина В. В. Смирнова в том, что он просил флаг-капитана Кросса передать свое мнение о сдаче адмиралу, и сдал броненосец неприятелю, имея возможность продолжать бой; 3) капитанов 1 ранга, а ныне дворян Григорьева и Лишина в том, что первый сдал неприятелю броненосец «Адмирал Сенявин», а второй броненосец «Генерал-Адмирал Апраксин», имея возможность продолжать бой. Поэтому указанные лица (гг. Небогатов, Смирнов, Григорьев и Лишин) приговорены судом к смертной казни, но во внимание долговременной безупречной их службы и крайнему утомлению, в котором они находились после блестяще исполненного исключительного перехода, суд постановил ходатайствовать перед Государем Императором о замене для них смертной казни заключением в крепость на 10 лет, причем, дальнейшую участь подсудимых представить на Монаршее милосердие.

 

Броненосец «Орел» судом признан находившимся в состоянии невозможности продолжать бой вследствие множества полученных повреждений и понесенных потерь, почему (ст. 354 в. м. у.) командовавший броненосцем капитан 2 ранга Шведе и все офицеры признаны в сдаче невиновными.

 

Затем признанные виновными приговорены: капитан 2 ранга Кросс (участник сдачи) к заключению в крепости на 4 месяца, капитаны 2 ранга Ведерников (старший офицер «Николая I» и Артшвагер (старший офицер «Сенявина») и лейтенант Фридовский (старший офицер «Апраксина»), как попустители сдачи, к заключению в крепости первые два на 3 месяца, Фридовский — на 2 месяца.

 

Остальные 69 офицеров эскадры, как не нарушившие долга службы и присяги, признаны по суду оправданными. Судебные издержки взыскать с осужденных: Небогатова, Смирнова, Лишина и Григорьева, а в случае несостоятельности принять на счет казны».

 

Николай II утвердил этот приговор, а через два года помиловал осужденных на заключение в крепость. Кстати, в 1908 году к такому же, как и Небогатов, наказанию был приговорен и бывший комендант крепости Порт Артур генерал-лейтенант Стессель, и тоже уже в 1909 году помилован царем.

 

В Полтавской битве Петр I воодушевлял войска: «Воины! Вот пришел час, который решит судьбу отечества. И так не должны вы помышлять, что сражаетесь за Петра, но за Государство, Петру врученное… А о Петре ведайте, что ему жизнь его не дорога, только бы жила Россия». И на всякий случай поставил за войсками, так сказать, «заградотряд», приказав ему «стрелять во всякого, кто бежать будет, и даже убить меня самого, если я буду столь малодушен, что стану ретироваться от неприятеля». Такой монарх и мог, и имел право требовать казни всех, сдавшихся в плен без веских для этого оснований. А что мог требовать Николай II? Что мог он, безвольный, формально относящийся к своим монаршим обязанностям и поручивший защиту Отечества генералам?

 

После этих судов трусость, уклонение от долга стала ненаказуема или практически ненаказуема. А стремление попасть в Вооруженные силы для получения с казны собственного государства доходы, стало подавлять в вооруженных силах России всех, в первую очередь, способных и честных воинов.

 

Но пока отвлечемся на то, в чем действительно флотские офицеры были профессионалами.

В 1909 году, после увольнения от должности, помянутому военному министру (уже бывшему) Редигеру царем было поручено обследовать военно-морской флот на предмет «почему наши суда строились дольше и обходились дороже, чем где-либо, и почему вообще наши расходы на флот (без судостроения), при его слабом боевом составе, продолжали поглощать почти такие же средства, как в Германии с ее сильным флотом?».

 

Комиссия под руководством этого дотошного немца, нашла множество финансовых дыр, в которые проваливалась государева казна. Итак, прошло 4 года после разгромного поражения русского флота японцам, а в России:

 

Это, конечно, касалось промышленности с ее откатами и зависимостью от прибыли: «Сама постройка судов производилась преимущественно на казенных заводах столь оригинальным порядком, что заводы были заинтересованы в том, чтобы их изделия обходились казне возможно дороже». Поскольку: «Из чистой прибыли заводов десять процентов выдавались в виде дополнительного вознаграждения чинам их управлении». Но одновременно, дороговизна и техническая отсталость кораблей, связана и с длительностью согласования их проектов выдающимися адмиралами.

 

Вот выше я приводил удачный бой миноносца «Грозный» с японским миноносцем «Касуги», одного с «Грозным» класса. Японец был построен в Англии и вступил в строй в 1900 году, «Грозный» - на Невском заводе и вступил в строй в 1904 году, то есть, обязан был быть более совершенным. Но японец имел в полтора раза более мощное артиллерийское вооружение и по основному параметру – скорости – превосходил русский миноносец на 17% - на 4,5 узла.

 

И, как видите, и после войны ничего не изменилось!

Не только постройка, но и содержание русского флота обходилось неимоверно дорого, прежде всего, из-за огромного количества небоевых судов.

«По отношению, к. общему тоннажу всего флота тоннаж судов, не имеющих боевого значения, то есть старых судов, утративших уже это значение, а равно учебных судов, транспортов и вспомогательных судов у нас определяется в 42,91%, тогда .как в Англии эти суда составляют всего 1,04%, в Японии — 11,11%, в Германии —- 13,24%, во Франции — 5,79/о. Содержание этих судов обходится весьма дорого, ремонт же старых судов с каждым годом поглощает все большие суммы».

 

Долго мучился с адмиралами Редигер, пока, наконец, не добился «объяснения, почему у нас постоянно кроме боевого флота плавали большие учебные отряды, каких не было в других флотах? Причина оказалась крайне простой: во всех иностранных флотах принимались серьезные меры к тому, чтобы подготовленные для них специалисты служили возможно дольше; у нас же преимущества, дававшиеся за сверхсрочную службу, были ничтожны, поэтому специалисты, для подготовки коих плавали учебные отряды, покидали службу тотчас по окончании обязательной службы, и ежегодно приходилось готовить вновь половину всех специалистов. Этим отчасти объяснялось большое число судов, бывшее ежегодно в плавании, вызывавшем большие расходы и траты больших денег на ремонт старых судов, для боя уже непригодных». Он поясняет, о чем идет речь: «Окончательно же устранить затруднения в подготовке специалистов можно лишь путем привлечения большего числа оных на сверхсрочную службу; расходы, потребные на выдачу добавочного содержания сверхсрочно служащим даже покрывались бы экономией от уменьшения числа обучающихся в разных школах. Между тем, преимущества, даваемые сверхсрочным, ныне совершенно недостаточны. В виде разительного примера можно указать на то, что подготовка комендора при двенадцатидюймовом орудии по стоимости выпущенных им боевых припасов обходится свыше 100 000 рублей, а между тем ему за сверхсрочную службу дается лишь около 200 рублей в год, вследствие чего эти комендоры уходят в запас, а на их место приходится опять готовить новых».

 

Но ведь это, между прочим, и поясняет, почему в Цусимском бою процент попаданий японских коммендоров был 3,2%, а русских – 1,2%. Как видите, адмиралы вытягивали из казны огромные деньги с совершенно негодным результатом. Зачем? Почему они не могли выпросить у царя 200 рублей в год жалование комендору, вместо того, чтобы выпрашивать 100 000 на снаряды? Дотошный Редигер и это выяснил: «Другую причину этих трат мне указал Бирилев: назначение в плавание большого числа судов давало возможность назначать на них большое число адмиралов, командиров и офицеров, получавших на них морское довольствие, без которого им трудно было бы существовать; этим же он объяснял и то, что всякие небоевые суда (лоцманские, портовые и тому подобные) у нас были военные, а не заменялись наемными!».

 

Поясню. Доблестные офицеры военно-морского флота выбили себе не только должности для плавания практически на гражданских судах и древних развалинах, но и неплохую добавку за нахождении в море, и усиленно бороздили воды Финского залива, скачивая себе в карманы эту добавку. О чем речь. Скажем, командир корабля в чине капитана 1-го ранга: жалованье – 90 руб., столовые – 166 руб. морские – 366 руб. Итого 622 рубля в месяц. Морские составляли чуть ли не 60% месячного содержания! (И это еще не все деньги, поскольку были еще и премии в размере полу- либо годового оклада). Между прочим, русские крестьяне в те годы обязаны были вырастить, выкормить и продать примерно 20 коров, после чего отдать деньги царю, чтобы тот заплатил это месячное содержание пахарю прибрежных вод, не умеющему, как оказалось, маневрировать в бою.

 

Императорское офицерство грабило казну России чрезвычайно профессионально. Скажем, уже хорошо был развит железнодорожный транспорт, все ездили на поездах, а офицеры и генералы на свои поездки списывали деньги, как будто они ехали на лошадях. С этой целью и воинские соединения по России зачастую расквартировывали так, чтобы генералы максимально могли списать деньги на свое посещение частей как бы на лошадях. Скажем, штаб корпуса размещают в одном городе, а дивизии – в других. Командир корпуса их на поезде объедет, а деньги себе на командировку выпишет «в лошадиной дозе». Командировки были неофициальным способом поощрения офицеров. Редигер поясняет, какова была разница. Когда царь дал ему задание проверить флот, он из Петербурга съездил в Севастополь вместе с адмиралами, разумеется, поездом. Предъявил счет казне на затраченную им на поездку сумму в размере 134 рублей 35 копеек. А адмирал Григорович, который вместе с ним ехал как бы на лошадях, получил с казны 1500 рублей.

 

И, как видите, адмиралы заставляли казну тратить огромные деньги на снаряды для подготовки комендоров, а хороших комендоров флот все равно не имел, поскольку целью трат была не точность попадания во вражеские корабли в бою, а обеспечение поступления денег в карманы офицеров в мирное время. Они постоянно торчали в море, а в бою маневрировать не умели. Редигер констатировал в дневнике: «Очевидно, что всякая мера, клонящаяся к уменьшению плавания, отражаясь на бюджете офицеров, была бы крайне непопулярной во флоте». Так оно и было.

 

Редигер написал доклад царю, тот похвалил Редигера, но ничего не сделал, «поскольку любил флот».

 

Итак, Петр требовал расстрела всех офицеров корабля, сдавшегося без веских оснований. Однако эта крайняя мера никогда не применялась, собственно, и понятно, почему. Ведь пленные у противника, а после окончания войны они могут просто не вернуться в страхе перед расстрелом. Но наказать офицеров эскадры Небогатова требовалось, пусть, хотя бы изгнанием со службы, поскольку безнаказанность поощряет преступление.

 

И поощренное преступление ширилось рецидивами в последовавших войнах.

В Первую мировую войну сдача в плен стала массовой. В 1919 году «Центробежплен» – организация, занимавшаяся возвратом пленных в Россию, по своим именным спискам и учетным карточкам учла следующее количество пленных русских военнослужащих:

 

В Германии – 2385441

В Австрии – 1503412

В Турции – 19795

В Болгарии – 2452

Итого – 3911100

Добавим сюда и 200 тыс. умерших в плену и получим цифру более 4 млн. человек.

 

Причем, повальная сдача в плен началась с первых битв войны. Мне не так давно приходилось сообщать, правда, по другому поводу, что генерал Гофман, начальник оперативного отдела, а затем и начальник штаба Восточного фронта в Первой мировой, которому нужно было хвалить царскую армию, чтобы показать величие собственных побед, так пишет о цвете русской армии образца 1914 года (выделено мною):

«На этом сражение было закончено. Окруженные русские отряды не предприняли каких-либо серьезных попыток прорваться на юг. Я считаю, что в случае окружения русскими германских войск последним все-таки удалось бы прорваться. Ведь на всей линии Мушакен — Вилленберг на протяжении 50 километров мы имели в нашем распоряжении всего только около 29 батальонов. Для сравнения я хотел бы указать на единственный случай, когда русским удалось окружить германские войска— у Бржезан в Польше. Но там германское командование и германские войска поступили как раз наоборот, — генерал фон Лицман стал во главе окруженных войск и прорвался вместе с ними. Русские же бродили по кольцу окружения без всякого руководства, вразброд атаковали окружающие войска, но каждый раз вновь отступали перед огнем наших слабых отрядов и, в конце концов, тысячами сдавались в плен гораздо более слабым германским частям. Так, один батальон 43 полка взял в плен 17000 человек. Утром 30-го генерал фон Шметтаз донес, что его слабые силы у Вилленберга до сих пор взяли в плен 11 000 человек и не знают, куда их девать. Только гораздо позже, уже во время операций в Южной Польше, главное командование узнало, что всего было взято в плен 92 000 человек». Правда, генерал Самсонов, командовавший этими войсками, при выходе штаба армии из окружения, застрелился, что для императорских генералов совершенно не характерно. (Они проявили исключительно низкую боевую стойкость и исключительную тягу к плену). Самсонов, видимо понял, что первым вопросом, после выхода, будет вопрос: «Где вверенная вам армия?».

 

Давайте для сравнения, приведенному выше эпизоду с немецким генералом Лицманом, противопоставим эпизод с поведением русского генерала, и генерала не из последних – Л.Г. Корнилова.

 

Весной 1915 года он был в должности командира 48-й пехотной дивизии, в составе которой находились овеянные славой Румянцева и Суворова 189-й Измаильский, 190-й Очаковский, 191-й Ларго-Кагульский и 192-й Рымникский полки. Апологеты этого генерала рассказывают, что в апреле того года «объективно говоря, 48-я дивизия вполне могла избежать окружения. Но Корнилов, не имея информации от соседей, неправильно оценил обстановку. Вместо того, чтобы быстрее выполнить полученный приказ, он тешил себя иллюзиями о переходе в наступление во фланг группировки, теснившей части 49-й дивизии.

 

Присмотритесь: один к одному повторяется схема поведения адмирала Рожественского:

- отсутствие профессионализма (начал наступление, ничего не зная о соседях, погнал пехоту на укрепленных австрийцев без артподготовки, не организовал походное охранение 189-го полка);

– бегство со штабом от своих подчиненных в тяжелой фазе боя;

– осознание того, как после выхода из окружения без вверенной ему дивизии его примут свои начальники;

– сдача в плен.

 

Немецкие генералы лично выводили вверенных им солдат из окружения, а русские генералы удирали от своих солдат и от своей обязанности командовать ими в решающих боях, чем обезглавливали русские войска, помогая противнику добить их.

 

И как оценил Николай II такое поведение Корнилова? Когда тот сбежал из плена, «Государь отметил генерала Корнилова орденом святого Георгия III степени».

 

В царской армии в Первую мировую войну было убито и пропало без вести (если генерал не убит, то вряд ли он в плену пропадет без вести) 35 генералов, сдалось в плен – 73! На одного павшего в бою два сдавшихся! На трех убитых офицеров, тоже два сдавшихся. Чем не Цусима?

 

И если у русского народа – у русских солдат - были иные причины сдаваться в плен, то причина сдачи в плен русских офицеров и генералов, на мой взгляд, одна – то, что царь помиловал Стесселя, Небогатова и сдавшихся с ними офицеров. У генералов и офицеров пропал страх наказания за подлость и трусость.